В тумане скрывалась фигура, сгорбленная и изнеможденная. Хиссра шла ей навстречу, но, казалось, лишь отдалялась. Каждый шаг давался с невообразимым трудом, дыхание сбивалось от любого движения.
Ее разрывало. Ведьму тянуло туда, к той фигуре, нечто приказывало ей двигаться, и вместе с тем, силы, доселе невиданные и непонятые, не желали, чтобы она увидела лица той, что снится уже несколько ночей.
Выныривая из кошмара, Ведьма не могла продохнуть, холодный пот стекал по спине, а сердце колотилось.
Она могла бы принять это за обычный кошмар, как и любой другой нормальный человек, если бы не одно «но»: сон был слишком реалистичным, он звал и призывал, он был ничем иным, как требованием.
Первые пару дней Хиссра старательно игнорировала любые знаки, любые мысли и навязчивую мелодичную трель в ушах. Пока не мешало, можно игнорировать.
Все изменилось после третьей ночи, когда трель превратилась из легкой мелодии в оглушительную какофонию. Она закрывала уши, пыталась спрятаться, забившись в угол, но рокот все нарастал, и в нем отчетливо слышался гнев. Гнев той, что не принимала ответа «нет» и требовала безоговорочного подчинения.
В этом давящем ужасе, обливаясь слезами и кусая губы в кровь, Хиссра слышала призыв. Она слышала угрозу.
«Я была добра».
«Я могу все перечеркнуть».
«Твоя жизнь тебе не дорога?»
- Да что?! – впервые она кричит, впервые она отвечает не во снах и не мыслях, - что тебе, блять, надо!?
Ее крик повисает под потолком, и Хиссра сама не ожидала, что закричит так громко, что заглушит божественный голос.
Ответом ей служит молчание и долгожданная тишина.
Ведьма подтягивает колени к себе и беззвучно рыдает. Подобное соседство рвет ее изнутри. Она говорит, что будто себе не принадлежит и скучает по тем дням, когда она, девчонкой, наслаждалась полной властью над собой.
- Ну почему, - бормочет она, - почему я? Чем приглянулась? Пошла бы к эльфам, они тебе ближе, нет, обязательно нужно было выебнуться.
Вместе с глубохим вдохом Хиссра находит в себе силы успокоиться и все взвесить. Чтобы понять «сообщение», ей нужно больше власти во сне. Нужно облегчить передвижения и ясность взора, нужно разогнать плотные туманы, вихрами плывущие по воздуху.
Ведьма закрывает глаза, пытаясь вспомнить детали, что она видела. Она видела не только туман и фигуру, она видела здание. Большое. И запах. Там стоял запах металла и крови.
Женщина заставляет себя подняться и, слегка покачиваясь от боли в голове, подходит к шкафу, где у нее всегда лежали засушенные травы и колбы с лекарствами. Она хватает одну из колб, откупоривает ее и залпом выпивает половину.
Снотворное.
Снотворное должно помочь.
И еще.
Ветки душицы, листья хмеля, лаванда, все перевязать крепкой тонкой веревкой, корешки отправить в горький мед и поджечь.
Мысли начинают путаться и теряться, рассудок смазывается. Она ставит благовония в длинную вазочку и плетется к постели.
Осталась маленькая деталь.
Снотворное приглушает боль от укуса, на зубах остается привкус крови.
- Твою мать, - шипит она, когда подносит прокушенный палец к пучку трав, неловко, как-то неестественно мажет кровью травы и падает. Проваливается. Засыпает.
И во сне, открыв глаза, она понимает, что лежит на холодном полу. Туман рассеивается. И она видит, куда ее зовут. И видит ту, что бередила сны уже несколько дней.
***
- Будь я так исполосована, - хмыкает Хиссра, - одним «блядь» дело не обошлось бы, - Ведьма отбрасывает кривую железяку мысом сапога. Та с грохотом отлетает в стену. Не то, чтобы она пряталась, нет, она вообще пришла с минуту назад. И, как удачно, застала героиню своих снов в относительном сознании, если ее состояние можно было назвать сознательным.
- У меня два вопроса, - тролль оглядывает сцену, на которой, видимо происходило нечто, о чем в приличном обществе говорить не принято, - что за чертовщина здесь случилась и кто ты, блять, такая?